Малая родина

Потерянный Рай

В опустевшей сейчас деревне в годы войны кипела жизнь

Есть под Визингой деревенька с необычным названием - Рай. Уже три века стоит она на берегу реки. Жителей осталось там немного. Впрочем, их много никогда и не было. В прошлом номере мы рассказали о сегодняшних днях деревни. А о том, как жили в Раю в середине прошлого века, в суровые годы войны, уже мало кто помнит. И только рукопись одного из жителей Рая - Виталия Иванова - сохранила для потомков описание этой жизни.

(Окончание. Начало в № 39).

Военные годы

«Садиков и яслей для детей тогда еще не было. Их открыли только в конце 1942 года, - пишет Виталий Филиппович. - Так что в садик я не ходил. В школу принимали с восьми лет. В летнее время мы, как могли, помогали по дому, присматривали за скотиной, работали на сенокосе. Когда мне было семь лет, я попал в больницу и пошел в школу на год позже сверстников.

Это было так. В августе ребята и девчата 10-12 лет верхом на лошадях сопровождали телеги со снопами с полей на гумно. Здесь снопы складывали в скирды, чтобы молотить зимой. Я охранял деревенские ворота от скотины, чтобы она с улицы не забрела на поля. На старом мерине Пома Нетко ездила моя соседка, 12-летняя Тутри Сандра (Александра Домашкина). Она просила меня поправлять узду у мерина. За день я несколько раз поправлял и, видимо, так надоел мерину, что когда под вечер в очередной раз пытался это сделать, он схватил меня зубами за подбородок и встал на дыбы. Я сорвался и упал. Подкованным копытом мерин разбил мне голень. Открытый перелом. Я потерял сознание от боли и очнулся уже в больнице в Визинге, в гипсе. Два месяца там и провел вместо того, чтобы идти в школу. Домой мать меня привезла в ноябре 1943 года по снегу на санках. В одно из посещений мать пришла с таким ревом, что переполошила всю палату. Она показала мне похоронку на отца и сказала: «Папка твой погиб на войне». Она долго лежала рядом со мной на койке, прижималась ко мне и плакала. С тех пор маму мою как будто подменили. Изменились и лицо, и походка, и голос. Я уже почти никогда не видел ее веселой. Она всю себя отдавала работе, только так она, видимо, забывалась. Осталась вдовой в 30 лет и так больше замуж и не вышла, хотя вернувшиеся с фронта мужики и приходили свататься. Она всю себя отдала нам с сестрой».

В первый класс Виталий Иванов пошел в 1944 году. Так как детей в деревне Рай было тогда много, то здесь открыли свою школу. Сегодня в Раю детей уже не встретишь. Нет здесь ни школы, ни магазина. В Райскую школу ходили ребята из деревни Кычаныб. В частном доме работал один первый класс на всех. В нем учились 18 ребятишек. Интересно, что у всех были двойные - как русские, так и коми - имена. Например, Кайпель Валентин - Валентин Беляев, Каля Веня - Вениамин Рочев и т.д. В родной деревне учились первые два класса, а так как Виталий был отличником, то учительница оставляла его вместо себя, когда уходила по делам. За хорошую учебу его часто премировали. Обычно - по окончании четверти, а самой желанной премией были тетради. Еще награждали перьями и карандашами. Тогда не хватало тетрадей, и школьники писали и решали задачи на книгах. Виталий Филиппович помнит, что он писал на полях книги «Путешествие Магеллана вокруг света» и на Конституции СССР. Учебники покупали на свои деньги. В первых двух классах были арифметика, чистописание, коми язык, родная литература, рисование и пение. Русский язык начали изучать только с 5 класса. После второго класса учились в Горьковской неполной средней школе, а после седьмого нужно было уже ходить в Визингу. Начиная с 8 класса за учебу в школе нужно было платить по 150 рублей в месяц. Поэтому многие ребята уже после 4 и 5 классов уходили «на свой хлеб» в ремесленные училища и ФЗУ.

В детстве Виталий много читал и хорошо рисовал. Любопытно, что пионером, комсомольцем и коммунистом он никогда не был. Пионером ему не разрешила стать мама, которая была верующей и напоминала, что Виталий был крещен еще настоящим священником.

Тяжелый хлеб

С начала войны и до конца
1950-х годов колхозники платили государству всевозможные налоги. Например, с каждой коровы нужно было сдавать ежегодно по 140-200 литров молока. Остатки молока мать Виталия носила продавать в Визингу, где у нее были свои покупатели. Иногда молоко в Визингу возил и сам Витя. Вставал в 4 утра и тащил за 4 километра санки с шестью литрами молока. Налоги были на мясо, молоко, шерсть, яйца, шкуры и т.д. Помимо этого, ежегодно в обязательном порядке подписывали на облигации государственного займа. А за работу в колхозе ставили только трудодни. Отмечали их палочками в специальной книжке. В некоторых семьях за год набегало до тысячи трудодней. На них в конце года после обмолота выдавали зерно - от 150 до 350 граммов за трудодень.

«В конце августа кончался сенокос, и тут же начиналась жатва и уборка овощей, - вспоминает Виталий Филиппович. - До самых заморозков. Жали серпами и жнейками на лошадях, снопы вязали вручную. Снопы с полей надо было возить на гумна. Когда выпадал снег, начиналась молотьба, и молотили аж до Нового года. Все зерно увозили в райцентр. Едва успевали закончить молотьбу, так сразу принимались за вывоз сена с дальних лугов. Некоторых зимой отправляли на лесоразработки. Там они топорами и лучковыми пилами валили лес, вывозили его к дороге на лошадях. А весной проходила мобилизация на сплав этого леса. Вот такая была круговерть. Тяжелая работа в тылу легла в основном на плечи бедных женщин. Сейчас это вспоминается, как сон».

Детей работать в полную силу заставляли с 10 лет. Особенно во время каникул. Весной, как только завершался учебный год, дети верхом на лошадях боронили, на телегах возили силосную массу в ямы. Ребята ездили по всем дальним лугам, где зимой стояли стога сена и там собирали подпорки, чтобы во время страды косы не ломались о них. На сенокосных лугах и проходило все лето. С 12 лет на каждого при заготовке сена была установлена половина от взрослой нормы работы. Косили горбушами, каждая семья отдельно. Вдвоем с матерью Витя выкашивал за день до одного гектара. Сгребали сено в копны. Для себя сено можно было заготавливать только ночью - с 3 до 5 часов, пока не начинались колхозные работы. От постоянной верховой езды весной у всех ребят зады были в струпьях. Ближе к осени снопы возили, скирды складывали, лен дергали, картошку убирали. На своем огороде работали в темноте при свете фонаря «летучая мышь». Если днем появился на личном огороде, то это заканчивалось штрафом. Из-за уборки урожая учебу осенью зачастую начинали в октябре. До 1947 года хлеб давали только по карточкам: взрослым - кило в день, детям - половину. После того, как отменили карточки, очереди за хлебом были гигантские - до 300 метров. Обычно в очередях на спине мелом писали номер. Хлеб был тяжелый - 3 килограмма, как из глины.

Босоногое детство

«Одежда и обувь были самые захудалые - заплата на заплате. В первый класс я пошел в отцовских полуботинках «сорок последнего» размера. Чтобы с ноги не свалились, пришлось перевязать их веревочкой. Одежду шили из самодельного полотна, выкрашенного в самые разные цвета. Как только сходил снег и до самой осени, детвора бегала босиком. Подошвы становились такие, что хоть по битому стеклу ходи», - пишет Виталий Филиппович.

Зимой дети собирали макулатуру и золу, в воскресенье на лошадях возили на поля навоз. Летом также помогали колхозу: стерегли от скота заборы, помогали на конюшне и ферме. Находили время и для игр и спорта. Летом играли в «чирк», городки, лапту, «попа»… Зимой Витя ходил в школу на самодельных лыжах, покрашенных фиолетовыми чернилами.

Как во время войны, так и позже, где-то до 1949 года, жить было голодно. Поэтому зимой ели опилки молодых осин, перемешивая их с мукой. А весной искали на огородах гнилую картошку, на полях - колосья, хвощ, и все это вперемешку ели. «Бывает, идешь со школы, и так прижмет в желудке, что схватишься обеими руками за живот, ляжешь на дорогу и лежишь, пока приступ не пройдет, - продолжает автор рукописи. - Из глаз слезы катятся, а кричать не можешь - от боли голос пропадает. До дома доберешься и на печку. Там примерно час лежишь. Только после этого согретый желудок переставал болеть, и организм успокаивался. Наши матери жили впроголодь, а работали с темноты до темноты. Весной пахали на лошадях так, что еле-еле домой приползали, а на утро снова на работу. А еще за скотиной своей ухаживать нужно было да за детьми смотреть. Это сейчас все заросло, а тогда поля везде были, все перепахивали. Фронт требовал хлеба. Мы и сажали пшеницу, овес, ячмень, рожь, а также коноплю, лен и горох. Все росло. Как только пахота на колхозных полях кончалась, сажали на огородах картошку, морковь, турнепс и капусту. Только успевали закончить посадки, начиналось силосование. Косили все вручную. После начинался сенокос. На дальних лугах жили неделями. Сейчас все они заброшены и заросли. В деревне летом оставались только мелкие дети и глубокие старики. Сена нужно было много. Ведь в деревнях Рай и Кычаныб одних только лошадей было более сотни и коров с телятами столько же. Почти каждая семья держала корову и овец, а косить для себя разрешалось только ночами, да и то только под деревьями и на болотах. У нас тоже были корова и пять овец».

Уйти из колхоза в город было сложно, ведь тогда колхозники не имели паспортов. И чтобы куда-то уехать, нужно было взять справку у председателя колхоза, и лишь на основании этой справки выдавался паспорт. Когда Виталий закончил
7-й класс (ему было 15 с половиной лет), выдали документ, и он поехал на попутках в Сыктывкар поступать в ремесленное. В училище на моториста его не приняли из-за роста - 138 сантиметров. Но в городе он остался. Так закончилось детство Виталия Иванова, и началась взрослая жизнь…

Семейная реликвия

Свои мемуары Иванов начал писать в 1997 году. Последняя запись сделана 2 января 2000 года. Красиво оформленная рукопись - в «Журнале приема и выдачи задержанных транспортных средств». Видимо, сказалась детская привычка писать на старых книгах, документах. Назвал ее автор так: «Описание автобиографии Иванова В.Ф.». Всего в книге 17 глав автобиографии, 10 рассказов и даже …ода на коми языке.

«Рано или поздно от старых вещей избавляются, - так начал Виталий Иванов свою летопись. - Отвергают власть одних вещей, чтобы попасть под влияние других. Все это естественно. Неестественно, когда выбрасывают старые бумаги. Это печально и непоправимо. Документы, дневники, фотографии, письма, вырезки из газет - все то, что годами собирали наши родители, дедушки, бабушки, после их смерти большей частью выкидывают, сжигают, сдают в макулатуру. А зря… Семейные архивы - это не прошлое, это всегда завтрашнее. Семья должна иметь свой архив... Когда-нибудь нашей жизнью заинтересуются внуки, правнуки, точно так же, как и к нам подступает с годами интерес к жизни предков, к тому, как они работали, как любили… Ежели кто-нибудь возьмет это мое описание жизни, то пусть хранит его и сам составит аналогичное. Надо, чтобы мое описание передали внукам. Из поколения в поколение. И чтобы оно умножалось и хранилось как семейная реликвия. А может быть, кто-нибудь из наших потомков станет писателем и использует написанное...»

***

Виталий Филиппович родился в деревне Рай в 1935 году. Его мать - Агафья Михайловна (1912 г.р.) умерла в октябре 1985 года. Отец - Филипп Федорович (1904 г.р.) в 1930-е годы служил участковым инспектором милиции в Куратово и Межадоре. До войны работал старшим счетоводом, заготовителем в леспромторге, заведующим складом райпотребсоюза. Дед по матери - Михаил Третьяков - погиб на германском фронте в 1914 году. Бабушка - Александра Третьякова (1887 г.р.) какое-то время занималась извозом. Наравне с мужчинами возила пассажиров и груз на лошадях от Визинги до Мурашей и обратно. Когда она вступила в колхоз, то сдала туда лошадь, двух коров, сани-кошеву и телегу. Умерла бабушка незадолго до начала войны.

В 1960 году автор летописи женился и через год окончательно переехал жить и работать в Сыктывкар. Здесь устроился в МВД, завершил образование, получил квартиру, выросли три сына, три внука и внучка. В 2002 году автор уникальной летописи ушел из жизни.

Артур Артеев

««	»»

добавить комментарий