Вчера и сегодня  |
Истоки печали Вспоминая Николая Лемзакова
В этом году исполнится 15 лет со дня смерти старейшего художника-пейзажиста республики Николая Лемзакова, чьи произведения отмечены тонким и проникновенным лиризмом, поэтической одухотворенностью. В Национальной галерее РК, где хранится большая часть произведений живописца, помимо всего прочего, его чтут как участника Великой Отечественной, которому пришлось пережить плен, пройти концлагеря Прибалтики. Именно поэтому в связи с 67-й годовщиной с начала войны и 63-й годовщиной Победы над фашистской Германией галерея готовит первое монографическое издание, посвященное творчеству Лемзакова. Пока же, накануне 9 мая, в рамках постоянной экспозиции здесь открылась мини-выставка его работ, документальных материалов и фотографий. Все, что на ней представлено, касается семьи художника и его родных мест под Яренском в Архангельской области. Акцент в этой камерной экспозиции сотрудники галереи, недавно побывавшие на родине Николая Александровича и потрясенные увиденным, сделали на истоках его творчества – детстве, судьбах родных и близких ему людей.
На выставке всего семь живописных произведений художника – два пейзажа занимают свое место в постоянной экспозиции, соседствуя с работами его коллег-сверстников, два портрета кисти Лемзакова - «Константиновна» и «Портрет матери», на двух картинах мастер запечатлел внутреннее убранство своего деревенского дома, и, наконец, работа под названием «Деревня Пустошь». «Константиновна» хранится в Яренской библиотеке, ставшей своеобразным хранилищем наследия живописца. Картину привезли в Сыктывкар на время, скоро она снова вернется в родные пенаты. А вот «Портрет матери» и «Интерьер» недавно преподнесены в дар нашей Национальной галерее заведующей этой библиотекой Мариной Угрюмовой. В свою очередь, сама Марина Алексеевна получила «Портрет матери» по завещанию от сестры художника Серафимы Александровны.
На витрине за стеклом – фотографии родных: отца, матери, сестры, родительского дома в деревне Пустошь, а еще чудом уцелевшая школьная грифельная доска Николая и Серафимы, которой они пользовались в 1930-е годы. Эта реликвия также любезно предоставлена для экспозиции Яренской районной библиотекой.
Кто-то, глядя на выставленные полотна, особенно пейзажи Лемзакова, чисто интуитивно почувствует «угрюмость» его кисти, быть может, даже не догадываясь о ее причинах. Но по-настоящему прочувствовать все, что заложено в этих творениях, можно, пожалуй, лишь прочитав воспоминания живописца. Всю свою жизнь бесконечно одинокий художник вел записи. Писал в тетрадках, блокнотах, на простых листках, кусочках обоев. Его, видимо, тянуло запечатлеть происходившее «в слове», разобраться в собственном творчестве, окинуть мысленным взором пройденный путь, его перипетии. Коль скоро мини-выставка посвящена детству Н.Лемзакова, есть смысл заглянуть в его дневниковые записи, посвященные именно этому периоду жизни.
Из дневниковых записей Николая Лемзакова
Воспоминания о детстве.
Первые мои воспоминания - это большая синяя туча, на- двигающаяся со стороны Ирты, и зеленый-зеленый луг. Мы, дети - три брата, - сидим в избе, прижавшись друг к другу, мы боимся, завесили зеркало, самовар полотенцами, разряды грома трещат над самой крышей. Мать с отцом на пожне за озером. Мать нарочно надевает красный кумачовый сарафан, чтобы мы ее видели и не боялись.
Мальчиком меня родители увозили в школу на большой весельной лодке недели на две в большое село Ирту, расположенное на горе. Ехать нужно было 6 километров по бескрайней водной глади, мимо затопленных, торжественно стоящих елей, берез, черемух, отражающихся в воде, как в зеркале.
Самое интересное было в большую воду. За нами приезжают в большой лодке. Едем затопленными лугами, поскрипывают греби, на нас надвигаются громадные ели, отраженные в воде. У каждого дома и крыльца привязана небольшая лодка с двухлопастным веслом. Воду можно зачерпнуть прямо из окна.
Деревня Пустошь - очень древняя деревня. Во время войны моя сестра сидела на плуге, который тянул трактор, и, заснув, упала и наткнулась на что-то твердое. Это был маленький горшочек... и в нем были клепанные деньги времен царя Алексея Михайловича. Горшочек она передала в Яренский краеведческий музей, две монетки есть и у меня. А вот сейчас деревня исчезает, нескольких оставшихся жителей хотят переселить в Ирту.
Об учителе школы с. Ирта Семене Михайловиче Новоселове.
Семен Михайлович, заметив мое увлечение рисованием, попросил меня нарисовать Ленина с книжной репродукции, там, где он стоит во дворе Кремля после болезни. Рисунок этот был довольно большой. Он повесил его у себя в учительской.
О раскулачивании отца.
Стали «закулачивать, заверхушивать». Мой отец получил именно эту кличку - «верхушка». Основанием, конечно, послужило то, что дед был кустарем-кожевником, а брат купцом. В области сразу не разобрались. Моего отца приняли за его сводного брата, наложили на хозяйство большой налог, на отца – труд-повинность с немыслимым... заданием. Был осужден за невыполнение к сроку и увезен в Архангельск, где многие погибли. К счастью, отца, уже больного легкими, отпустили, и дома он вылечился, работал в лесу, добывал серу. Через три года в Архангельске разобрались и... приняли в колхоз.
Соседи прекратили с нами всяческую связь – боялись, их детям тоже было запрещено с нами водиться. Семья была как бы зачумленная. Нас же, детей, не принимали учиться. После окончания четырехлетней Иртовской школы три года я обивал порог Яренской семилетней школы. Так и не был принят по причине социального положения. Помню как сейчас: я рассматривал выставку рисунков школьников в коридоре школы, а потом горько плакал, стоя у угла школы, из которой доносились ребячьи голоса (уже шли занятия), а мне было отказано. Поверьте, прошло столько лет, а я без слез не могу вспомнить. Все во мне протестовало. «Неправда все это!» - думалось мне.
Можно было бы все это и не вспоминать, но я ненавижу жестокость, и особенно жестокость, проявленную по отношению к детям, какие бы катаклизмы ни потрясали мир.
...Художник перенес в своем детстве тяжелую травму, причиненную взрослыми людьми, поэтому его отношение к детям особое и бережное. Я знаю, говорит художник, если когда я и был очень хорошим. то это в детстве. Я хорошо помню, что такое детская душа, а в горе я был просто святым.
О природе.
Природе я многим обязан. В это тяжелое для меня время она внушала мне оптимизм и надежду... Я часто плакал, потом уходил в лесистые луга, где постепенно успокаивался, природа была моим другом, она вливала в меня какую-то силу. Все во мне протестовало. Неправда, все это неправда, думалось мне, я уеду из деревни, найду хороших людей и буду учиться».
Тяжелое детство, трагическая юность, плен и концлагеря сделали Николая Лемзакова очень ранимым, одиноким и не способным, да и не желающим, вписываться в официальную среду. И лишь единицы знали, откуда взялась в нем эта струнка надлома и горечи.
Из письма Н.Лемзакова:
«Когда я учился в художественном училище в Перми, я сочинял картину о всем пережитом и виденном в детстве... Но тогда можно это было делать только для себя. Композиция была такой: баржа с этими невинными, несчастными людьми. Там их дети. Баржу тянет буксирный пароход. Это я видел своими глазами. Раскулаченных привезли поездом в Котлас зимой в феврале или марте... До навигации их держали в палатках. Когда пришла весна, многие из них, простуженные зимой, начали умирать. Кто остался жив, ими набивали деревянные баржи и буксирный пароход, тащили баржу к нам, в Ленский район, и Коми АССР... На берегу трупы зарывали».
Трагизм увиденного и боль пережитого не могли не отразиться в творчестве художника. «Лирическая угрюмость» пейзажей Николая Лемзакова трогает сердца, надо только чуть внимательнее всмотреться в эти полотна. Галина Владис
| добавить комментарий |
|
